...Все потом

Луга за Окой в эту летнюю пору – просторы нехоженые. Высокие травы не заслоняют нежности полевых цветов, но, когда продираешься сквозь чащу стеблей, по ногам хлещут без жалости. Люська примерила отцовские резиновые сапоги сорок третьего размера на свой тридцать седьмой. Ноги обернула газетами и решила, что пусть хлюпают, главное сапоги выше колен.
К семи утра она была на переправе. Лодочник взял двадцать копеек и поинтересовался, чего же она их на кино не стала беречь и куда путь держит в такую рань.
- Да я на Божий луг. У нашего Витьки сегодня день рождения. Вся зубопротезная после работы отмечать собирается. А меня отец, конечно, не пустит. Так я решила, - хоть цветы подарю. Я скоро обратно, дядь Миш.
- Не залюбуйся там до вечера! Такая красота!

Жизнь луга звенела, стрекотала, попискивала, жужжала. Неназойливый ветерок чуть колыхал травы. И Люська чувствовала и знала наверняка, что Бог тут, рядом. Между колокольчиком и ромашкой. И за спиной.
Тащить охапку цветов со стеблями в метр непросто. Но это Витьке, любимому технику, который говорил, что лучшей профессии Люське и не желает.

Почти на десять минут Люська опаздывала на работу. Витька уже стоял на пороге зубопротезной. У его ног было ведро с водой и половая тряпка, орудия труда Люськи-санитарки-уборщицы. Не дав ей сказать и полслова, Витька потащил ведро под стол, ногой швырнул туда же тряпку и громко попросил помыть под его рабочим местом пол. Ничего не понимая, Люська забралась под стол, а Витька наклонился и, улыбаясь, почти не шевеля губами, прошептал:
– Там, на дне ведра… Вытащи и проглоти… Всё потом.

Люська сообразила сразу и, найдя красные восковые горошины, проглотила их. Да вдруг вспомнив прошлый раз, заволновалась. Тогда горошина была одна. А теперь – три. «И что этому обэхээсу надо? Половина города ходит с золотыми зубами и мостами! И милиция зубы не выдирает ни у кого. Три… А вдруг будет заворот кишок или засорение желудка золотыми коронками? Или коронки могут распороть кишки, а там...» 
Люська зажмурилась.

Сидя на корточках под столом, она задыхалась от запаха мокрой половой тряпки. «Пургена надо выпить. Штук пять. Чтоб наверняка» – так размышляла Люська. Надо было скорей уходить. Что-то рано заболел живот. Прям сразу.
Отпросилась домой, ссылаясь на боль. Сказала, что, наверно, отравилась.

Несколько минут ходьбы быстрым шагом, и Люська будет дома. Но надо проскользнуть так, чтоб никто из соседей, прижившихся на скамейке, возле двери в подъезд, даже не заподозрил о её приходе и не зацепился с расспросами: «Ты чего это домой-то? Заболела или чего забыла?» Люська, изогнувшись как могла, влезла в малюсенькое подвальное окно с торца дома, а по лестнице до двери квартиры поднималась босая, на цыпочках, не чувствуя от страха своего тела. «Пять таблеток пургена на три коронки… много… В прошлый раз одна таблетка на одну коронку… И помогло …» – прикидывала Люська. «Ладно, выпью четыре. Или всё же три?.. Пять! Наверняка… Хотя столько воды мне не выпить…»

Проглотила пять таблеток пургена, три стакана воды еле влила в себя. Что-то ныл живот, не по правилу быстро. И Люська заспешила. Замотала не туго ночной горшок марлей в три слоя, засунула в него дуршлаг без ручки, ещё пару слоёв марли от костюма снежинки, ещё со школьных утренников, пристроила поверх дуршлага.
Вспомнила, что Костик умер от рвоты, глистами задохнулся. Но это было в войну. Бабушка рассказывала. Люська подумала, что и унитаз надо марлей прикрыть: вдруг рвота начнётся и коронки выскочат. И их смоет… 
Вдруг замутило в голове, ноги подкосились, и Люська легла щекой на край унитаза.
Совсем стало плохо. Надо бы позвать кого-нибудь… Но вслух никого Люська позвать не решалась. За стеной жил Константин Васильевич, начальник детской колонии, и ему доверять было нельзя. Даже стене, что разделяла квартиры, Люська не доверяла. 
Пурген выполнил своё предназначение, и Люська не смогла сопротивляться ничему, что происходило. Сидела на полу уборной в собственной вонючей жиже, пристроиться на горшок даже не пыталась. Сил не было. Так и извивалась медленно вокруг унитаза, вцепившись в его края побелевшими пальцами, в которых собралась вся сила к спасению. Где-то тут рядом коронки… Чёрные, но золотые…
Тошнота, боли в животе, мысли, будто их эхом приносило откуда-то…
«…Не… не доживу… до …»

К обеду пришли из школы младшие. Побежали к соседям с криками, что «Люська задохнулась в поносе и умерла!»

Неделю выхаживали Люську в больнице. Капельницу за капельницей меняли, кровь напрямую переливали от поварихи Веры. И так и сяк расспрашивали. Но так и не выяснили причину отравления.
Домой выписали под расписку матери. Доверили, как сотруднице больницы. Люськина мать сразу всё поняла, найдя за унитазом горошины-коронки, когда вымывала в уборной пол. Мудрить не стала. Витька был единственным техником зубопротезной. Промыв спиртом найденное, отдала ему.

Когда вернулась из больницы домой, Люська здоровой себя не почувствовала. Докучала тошнота. И совсем не было радости никакой. На третий день к вечеру в дверь позвонили, и Люська услышала Витькин голос. Аж дышать перестала! Вот она – радость!
¬– Дядь Вань, здравствуйте. А я пришёл Люсю навестить, и с подарком. Она говорила, о гитаре мечтает. Вот я и решил ей подарить.
– Чтоооо? Свихнулся? Ты, малый, иди отсюда. Мы такие дорогие подарки не принимаем. 
Чего это ты вдруг решил? И чего тебе от Люськи надо?
– Дядь Вань, да я просто по-дружески… Всё же вместе работаем.
– Это ж какая она тебе подруга, наша малолетка? Тебе же в армию скоро, а девке-то пятнадцать! 
– Ну и что? Я же ничего…
– Иди, говорю, и всё! Тем более что ничего. А то с лестницы спущу. Девка еле дрыгает, тошнит её всё время… тошнит, доходит, бедная… Или ты… что ли… проклятый???.. Ох… оох… Убьюю!..
– Дядь Вань. Ты что? Ты с ума сошёл? Что ерунду несёшь?
– Сказал, иди отсюда! Если узнаю, что из-за тебя, убью!
– Да тебе, дядь Вань, в твою психушку надо вернуться!
– Вот теперь точно убью! Девку обрюхатил? Узнаю – убьюю!!!
Витька своей смерти ждать не стал, круто развернулся и, схвативши двумя руками гриф гитары, хрястнул семиструнной о железный угол перил. Да так, что даже посиневший лицом от злобы Иван застыл от первого и последнего аккорда Люськиной мечты.
Она же подумала, что сердце забилось, будто задыхается и ищет выхода… Так умирают, наверно.

В зубопротезную санитаркой взяли Галку-хромую.
Люська стала готовиться в техникум, химико-технологический. 
Нежеланный. Так родители решили. 
Витька осенью ушел в армию