Как создавалась книга
От любви до ненависти оказался не один шаг. Особенно, если эта ненависть — к себе. Коротко остриженные ногти, чтобы не наслаждаться движением руки, когда сигарета нарочито выгодно-красиво зажата между пальцами, были первой попыткой сопротивления против моего рабства. Две пачки "Тайма" в день и забота о третьей на ночь, стали уже чем-то невыносимым, унизительным. Всё меньше хотелось застолий, гостей, всё больше хотелось уединиться и, засовывая в рот очередную «скотину» или «суку», я страдала, материлась, от бессилия плакала.
Как-то, в три часа ночи, в домашних тапочках и пальто, накинутом на ночную рубашку, я вышла из подъезда дома, остановила первое такси и поинтересовалась «нет ли у шофёра пары сигарет». «Почему пары? Поедем отдохнём, выпьем, купим сигарет сколько надо!» Я с ненавистью ударила ногой по дверце машины, униженная, взвилась к себе на третий этаж, быстро оделась и пешком пошла за ненавистной покупкой. Болела нога и было почему-то стыдно, очень. И противно очень. Вернувшись, пачку не раскрыла, наплакавшись, уснула. Пройдут четыре месяца мучений, но я никогда больше не закурю.
Не зря пять лет я училась вокалу. Петь — было смыслом жизни навсегда. По первому зову хватала гитару и мчалась туда, где меня ждали. Ах, я парила от счастья! Я любила всех, и хотелось вечно музыки и петь, и петь, и петь! Но всё чаще не удавалось «вложить душу», что-то не получалось физически, мешало, останавливало, злило. Я садилась в машину, кружила по городу и пела теперь, как могла...
К врачу! А там приговор: «Петь не будете — опухоли профессионального курильщика на связках, а это лечению не подлежит».
Даже собственные дети не вызывали у меня интереса, всё потеряло смысл и жизнь потекла сама собой. Я была уверена, что лишилась самого дорогого, всё пространство заняла пустота и впустила депрессию, мне незнакомую, нежеланную, но прочно поселившуюся. Сил всё же хватило пойти к психиатру. Три часа я сморкалась и гундела, а он всё слушал внимательно, пока, как дирижёрской палочкой, не взмахнул рукой и не предложил скорей, именно сейчас, бежать домой, сразу, именно сейчас, положить перед собой лист бумаги и быстро начать писать обо всём, что я рассказала ему. Я так и сделала почему-то.
Письма писать не люблю — почерк ужасный, легче позвонить, а тут пиши, сама не знаю о чём! Я долго смотрела на белый лист и почему-то вывела медленно «ХРЕНОВОЕ ПОЛЕ». За два месяца написала сорок два рассказа под сухенькое, в +З6 градусов и Омара Хайяма — любимого Муза! Ничего не перечитывая, сложила листочки, отпечатанные на машинке, в стол — я же не писатель, я же лечусь. В 1999 году посетил Иерусалим знаменитый Марк Штейнбок. Он приехал в наши края после путча в Москве, во время которого был ранен — журналист! Эта история — другая и не моя. Но всё же, это была судьба — я получила в подарок фотографии Мастера. Они мне напомнили мою прошлую жизнь в России, а главное, удивительно перекликались с тем, что таилось в письменном столе.
И я побежала к другу, покойной Мирочке Блинковой, спросить: «Это графоманство?» «Нет, пишите дальше!» — сказала редактор и писательница. Так я стала мамой, а Марк Штейнбок — папой «ХРЕНОВОГО ПОЛЯ». Позже появится редактор Нелли Юдборовская, хранительница каждого слова, и чудный издатель и художник Андрюша Резницкий, безвременно ушедший. Примечательно, что все трое: Марк, Нелли и Андрей — мои друзья, рождённые под знаком Тельца, и только я — Овен. Дорогие мне люди!
Людмила Коробицына и Марк Штейнбок