Как создавалась книга

От любви до ненависти оказался не один шаг.  Особенно, если эта ненависть — к себе.  Коротко остриженные ногти, чтобы не наслаждаться движением руки, когда сигарета нарочито выгодно-красиво зажата между пальцами, были первой попыткой сопротивления против моего рабства.  Две пачки "Тайма" в день и забота о третьей на ночь, стали уже чем-то невыносимым, унизительным.  Всё меньше хотелось застолий, гостей, всё больше хотелось уединиться и, засовывая в рот очередную «скотину» или «суку», я страдала, материлась, от бессилия плакала. 

Как-то, в три часа ночи, в домашних тапочках и пальто, накинутом на ночную рубашку, я вышла из подъезда дома, остановила первое такси и поинтересовалась «нет ли у шофёра пары сигарет». «Почему пары? Поедем отдохнём, выпьем, купим сигарет сколько надо!» Я с ненавистью ударила ногой по дверце машины, униженная, взвилась к себе на третий этаж, быстро оделась и пешком пошла за ненавистной покупкой. Болела нога и было почему-то стыдно, очень. И противно очень. Вернувшись, пачку не раскрыла, наплакавшись, уснула. Пройдут четыре месяца мучений, но я никогда больше не закурю.

Не зря пять лет я училась вокалу.  Петь — было смыслом жизни навсегда.  По первому зову хватала гитару и мчалась туда, где меня ждали.  Ах, я парила от счастья!  Я любила всех, и хотелось вечно музыки и петь, и петь, и петь!  Но всё чаще не удавалось «вложить душу», что-то не получалось физически, мешало, останавливало, злило.  Я садилась в машину, кружила по городу и пела теперь, как могла...

К врачу! А там приговор: «Петь не будете — опухоли профессионального курильщика на связках, а это лечению не подлежит».

Даже собственные дети не вызывали у меня интереса, всё потеряло смысл и жизнь потекла сама собой.  Я была уверена, что лишилась самого дорогого, всё пространство заняла пустота и впустила депрессию, мне незнакомую, нежеланную, но прочно поселившуюся.  Сил всё же хватило пойти к психиатру.  Три часа я сморкалась и гундела, а он всё слушал внимательно, пока, как дирижёрской палочкой, не взмахнул рукой и не предложил скорей, именно сейчас, бежать домой, сразу, именно сейчас, положить перед собой лист бумаги и быстро начать писать обо всём, что я рассказала ему.  Я так и сделала почему-то.

Письма писать не люблю — почерк ужасный, легче позвонить, а тут пиши, сама не знаю о чём!  Я долго смотрела на белый лист и почему-то вывела медленно «ХРЕНОВОЕ ПОЛЕ».  За два месяца написала сорок два рассказа под сухенькое, в +З6 градусов и Омара Хайяма — любимого Муза!  Ничего не перечитывая, сложила листочки, отпечатанные на машинке, в стол — я же не писатель, я же лечусь.  В 1999 году посетил Иерусалим знаменитый Марк Штейнбок.  Он приехал в наши края после путча в Москве, во время которого был ранен — журналист!  Эта история — другая и не моя.  Но всё же, это была судьба — я получила в подарок фотографии Мастера.  Они мне напомнили мою прошлую жизнь в России, а главное, удивительно перекликались с тем, что таилось в письменном столе.

И я побежала к другу, покойной Мирочке Блинковой, спросить: «Это графоманство?» «Нет, пишите дальше!» — сказала редактор и писательница. Так я стала мамой, а Марк Штейнбок — папой «ХРЕНОВОГО ПОЛЯ».  Позже появится редактор Нелли Юдборовская, хранительница каждого слова, и чудный издатель и художник Андрюша Резницкий, безвременно ушедший.  Примечательно, что все трое:  Марк,  Нелли и Андрей — мои друзья, рождённые под знаком Тельца, и только я — Овен.  Дорогие мне люди!

Людмила Коробицына и Марк Штейнбок